Кто в моем доме живет сладков читать. Лесные сказки. Кто в моем доме живёт? Какой заяц длины

Страница 13 из 15

Кто в моем доме живёт?

Что за миленькое дупло! - вскрикнул Дятел. - Сразу видно: моя работа! Кто-то теперь в нём живёт? Эй, откликнись!
В ответ ни звука. Постучал Дятел носом о порожек дупла. А из дупла - Мышь! Носик острый, глаза навыкате, уши голые. И усы блестят.
- Кто тут стучит - мне спать не даёт?
Дятел отшатнулся:
- Мыши в моём доме завелись! Знал бы - дупло не долбил.
- А я ведь, Дятел, совсем не Мышь. Ты хвост мой видел? Хочешь, хвостик тебе покажу? - И высунула из дупла хвост - пушистый! А у мышей, как известно, хвосты голые.
- Так кто же ты, раз не Мышь? - не верит Дятел.
- Соня я. Садовая соня. Грызун такой.
- Садовая, а в лесу живёшь?
- Где хочу, там и живу.
- Не для тебя я дупло долбил, а для птиц-дуплогнёздников.
- А мне что делать? Я Соня, я спать люблю, а где лучше спать, как не в дупле? Не на земле же валяться, чтобы простуду схватить.
Дятел не знает, что и сказать.
А Соня своё:
- Думаешь, в дуплах твоих одни птицы живут? Проверь! Сама из дупла уйду, если одни птицы.

Полетел Дятел в осинник: там у него больше всего дупел выдолблено. Прицепился к крайнему и закричал:
- Эй, жилец, покажись! Это я, Дятел-домостроитель. Посмотреть хочу, кто в дупле моём поселился.
Высунулось из дупла непонятное - крыло или лоскут? Кожаное что-то, как на спицах распяленное. Что за птица?
- Я зверь, не птица! - стрекочет голос. И показалось тельце - в шерсти! Оскаленный рот с зубами, уши как лопухи. Дятел от страха даже глаза зажмурил.
- Да не пугайся ты! - стрекочет зверёк. - Я всего лишь Мышка летучая. Спасибо тебе за дупло!
Но Дятел был уже далеко, он в третье дупло стучал. Постучал и насторожился: неизвестно, кто там в дупле притаился!
- Не стучи, не глухая - слышу! - говорят из дупла. - Кто такой?
- А ты кто такая? - Дятел спрашивает. - Бегаешь или летаешь?
- Лазаю я. А ещё бегаю и летаю.
- Ну и жильцы! - ахнул Дятел. - Сони какие-то, похожие на мышей. Мыши какие-то, на птиц похожие. И вот ещё не разбери-пойми - лазает, бегает и летает! И я для таких дупла долбил!
- Не жалей, Дятел, нос - лучше нас пожалей, - слышится из дупла. - Для птиц-дуплогнёздников вывешиваются скворечники и дуплянки, а у нас на тебя вся надежда. А для леса от нас только польза.
- Да назовись ты хоть! - осмелел Дятел. - Или высунись на минутку.
- Ночная я, - глухо слышится из дупла. - Сплю сейчас. Вот вечером прилетай - увидишь. А зовут меня Полетухой, Летучей белкой, а чаще - Летягой. Растопырю лапки, распластаюсь, растяну складочки на боках - и планирую. Всем на удивление!
- Три дупла, а ни одной птицы! - подсчитал Дятел.
Подлетает к четвёртому, хотел прицепиться, а дупло-то… гудит! Сердито гудит: не подходи.
Пчёлы в дупле живут. Так и роятся у входа: туда-сюда, туда-сюда! Из дупла резво и налегке, в дупло тяжело - с пыльцой-обножкой. Теперь их это дупло - попробуй тронь!
Дятел и спрашивать не стал: и так ясно. Не звери, не птицы - насекомые поселились. И тоже не бесполезные: цветы опыляют, мёд собирают. Пусть живут.
- Твоя взяла! - крикнул Дятел Садовой соне. - А я-то думал, что только птиц-дуплогнёздников домами одариваю. А в лесу и другие дуплогнёздники есть. Да какие ещё диковинные: мыши летучие и летучие белки, пчёлы работящие и ленивые сони…
- Может, я и ленивая, - не обиделась Соня, - но дело делаю не хуже других, вредных жуков поедаю. И жильё твоё заслужила.
- Живи! - крикнул Дятел. - Все живите - не жалко, я для всех домики надолблю! - Да как начал стучать - только щепки посыпались. Будет скоро ещё кому-то дупло-квартира. Но кому - пока неизвестно. Пока и сам Дятел о том не знает.

Плясунья

Ну и погодка, чтоб ей ни дна ни покрышки! Дождь, слякоть, холод, прямо - бр-р-р!.. В такую погоду добрый хозяин собаку из дому не выпустит.
Решил и я свою не выпускать. Пусть дома сидит, греется. А сам взял бинокль, оделся потеплее, надвинул на лоб капюшон - и пошёл! Любопытно всё-таки поглядеть, что в такую непогоду зверьё делает.
И только вышел за околицу, вижу - лиса! Мышкует - промышляет мышей. Рыскает по жнивью: спина дугой, голова и хвост к земле - ну чистое коромысло.
Вот легла на брюхо, ушки торчком - и поползла: видно, мышей-полёвок заслышала. Сейчас они то и дело вылезают из норок - собирают себе зерно на зиму.
Вдруг вскинулась лиска всем передом, потом пала передними лапами и носом на землю, рванула - вверх взлетел чёрный комочек. Лиса разинула зубастую пастишку, поймала мышь на лету. И проглотила, даже не разжевав.
Да вдруг и заплясала! Поскакивает на всех четырёх, как на пружинах. То вдруг на одних задних запрыгает, как цирковая собачка: вверх-вниз, вверх-вниз! Хвостом машет, розовый язык от усердия высунула.
Я давно лежу, в бинокль за ней наблюдаю. Ухо у самой земли - слышу, как она лапками топочет. Сам весь в грязи вымазался. А чего она пляшет - не пойму!
В такую погоду только дома сидеть, в тёплой сухой норе! А она вон чего выкомаривает, фокусы какие ногами выделывает!
Надоело мне мокнуть - вскочил я во весь рост. Лиса увидала - тявкнула с испугу. Может, даже язык прикусила. Шасть в кусты - только я её и видел!

Обошёл я жнивьё и, как лиса, всё себе под ноги гляжу. Ничего примечательного: размокшая от дождей земля, порыжелые стебли. Лёг тогда по-лисьему на живот: не увижу ли так чего? Вижу: много мышиных норок. Слышу: в норках мыши пищат. Тогда вскочил я на ноги и давай лисий танец отплясывать! На месте подскакиваю, ногами топочу.
Тут как поскачут из-под земли перепуганные мыши-полёвки! Из стороны в сторону шарахаются, друг с другом сшибаются, пищат пронзительно… Эх, был бы я лисой, так…
Да что тут говорить: понял я, какую охоту испортил лисичке.
Плясала - не баловала, мышей из их норок выгоняла… Был бы у неё тут пир на весь мир!
Оказывается, во какие звериные штучки можно узнать в такую погоду: лисьи пляски! Плюнул бы я на дождь и на холод, пошёл бы других зверей наблюдать, да собаку свою пожалел. Зря её с собой не взял. Скучает, поди, в тепле-то под крышей.

Рассказы писателя-натуралиста Николая Ивановича Сладкова (1920-1996) о лесных тайничках, поющих барханах, птичьих разговорах, синичкиной кладовой, жизни в бобровой хатке известны многим ребятам.

Ему удалось соединить познавательные истории с воспитательной идеей бережного и внимательного отношения ко всему в природе: лесным, луговым, речным, пустынным обитателям нашей планеты. Он нашёл оригинальную форму для своих сказок, наполнил «звериные» диалоги тонким юмором и лиризмом.

Рассказать Николаю Ивановичу есть о чём. Ведь он повидал природу многих стран, был в Индии, Танзании, Уганде, Судане, Египте, Иране, смотрел на неё внимательным глазом писателя. Книг Николай Иванович написал много: «Белые тигры», «Иду я по лесу», «Необыкновенный зверь», «Сорочьи сказки», «Лесные невидимки», «Свист диких крыльев», «За пером синей птицы», «Под шапкой-невидимкой». Все книги Сладкова не перечислить! А ещё журнальные публикации в «Мурзилке», «Костре», «Искорке», «Юном натуралисте».

Николай Иванович вспоминал: «...В моей писательской судьбе много значило знакомство с Виталием Валентиновичем Бианки . Как оно случилось? Был при Зоологическом институте Академии наук кружок юных зоологов, где я и занимался. И вот туда-то пришли однажды три человека: писатель Бианки и художники Васнецов и Чарушин . Мы, юннаты, со всеми троими познакомились. Потом к Виталию Валентиновичу мы уже приезжали всем кружком. Ходили с ним в лес, на охоте с ним были».

«...Есть, по-моему, два способа познания жизни - есть наука и есть искусство. Так вот, учёный для познания жизни имеет инструментарий: скажем, телескоп и микроскоп. Писатель сам себе инструмент! Вы собой, своей индивидуальностью, своим характером, своей натурой познаёте жизнь! И изображаете её так, как она вам представляется. Так что писателю не нужен ни телескоп, ни микроскоп. Он сам - и телескоп, и микроскоп...» Н. Сладков

Потом - война. Бианки был в эвакуации, Сладков на Закавказском фронте, они переписывались. А после войны знакомство продолжилось, это знакомство много сыграло в дальнейшей жизни писателя, в работе над его книгами о природе.

Когда в 1953 году вышла первая книга Сладкова «Серебряный хвост», то её заметил наш замечательный писатель Михаил Михайлович Пришвин . Он ещё не знал молодого писателя, но увидел в нём внимательного художника, знатока и любителя природы.

«...Радостей в работе писателя очень много, хотя не надо думать, что это лёгкая работа - сел, написал, тебя напечатали, о тебе сообщили, ты на поверхности... Нет, писательство требует большого труда и постоянного состояния отвечать сегодняшнему времени... Ну и главное: твои книги - это какой ты сам по себе...» Н. Сладков

Писатель в молодости любил ходить на охоту, но признавался, что охота для него имела двойной смысл, потому что это был способ общения с природой, способ узнавания её. И потом, охота подсказывала сюжеты. Многие рассказы - это случаи, которые произошли с Николаем Ивановичем в действительности. Конечно, случай не просто описывается, но случай наталкивает на написание рассказа. Охота была скорее охотой за знаниями, открытиями, а не за дичью.

«Я думаю, что есть два типа пишущих о природе людей. Одни пишут то, что сами знают, что сами узнали, прочувствовали и пережили. Другие переписывают из литературы - это пересказ чужих сведений, добытых другими людьми. Никаких эмоций, это чисто познавательная литература, она тоже имеет смысл. Но она не художественная, не эмоциональная. Она не действует на чувства». Н. Сладков

С Николаем Ивановичем происходило немало забавных происшествий. В книге «Подводная газета» случилась ошибка: в типографии перепутали подписи под двумя фотографиями. На фотографиях были раковины. Одна обыкновенная, какие часто украшают полки в застеклённом шкафу, а на другой - редчайшая, которых всего-то две-три во всем мире и которая стоит десятки тысяч рублей. Так было и написано под фотографиями. Но подписи перепутали местами...

Книга вышла в свет, и к её автору начали приходить письма. И от детей, и от взрослых. Но вот фокус! Взрослые писали так: «Товарищ Сладков! Та, дорогая раковина, про которую вы пишете, у меня имеется. Куда её можно сдать и где срочно получить деньги?» А дети писали иначе: «У нас на комоде давно лежит та красивая и редкая раковина, о которой вы рассказываете. Я могу переслать её вам или учёным, чтобы эта раковина пригодилась для науки...»

Сладков вспоминает ещё один смешной случай: «Написал я рассказ. Перечитал и что-то меня смутило. Что-то обеспокоило. Перечитал ещё раз и отложил в стол. Потом вдруг, через некоторое время просматривая одну из своих первых книг, написанных лет двадцать пять тому назад, вижу этот самый рассказ! Ну да, этот самый, что я только что написал и спрятал в стол... Когда много работаешь, немудрено забыть про собственный рассказ, напечатанный двадцать пять лет назад...

Бывает. Но не в этом дело! Удивительно было другое! Когда я достал рассказ из стола и положил рядом с тем, напечатанным когда-то в книге, я увидел, что сейчас, то есть спустя четверть века, я написал этот рассказ слово в слово! До точки, до запятой. Как будто я его переписал из книги... Вот что удивительно. И я подумал: значит, этот рассказ сидел во мне. Как родился когда-то из того, чему я удивился и что запомнил, так и сидит - навсегда. Таинственная вещь литература...»

Давайте теперь прочитаем рассказы писателя Сладкова!

Н. Сладков

Мы только посмотрим!

Мы только посмотрим, как птичка вьёт гнездо!

Посмотрели, птичка перепугалась, бросила начатое гнездо.

Мы только взглянем, как эта птичка на гнезде сидит!

Взглянули, напугали, птичка насиживать перестала.

Мы только поглядим, какого цвета в гнезде яички!

Поглядели, птичка крик подняла. Услыхала ворона и, когда все ушли, яички проглотила.

Мы только сосчитаем, сколько в гнезде птенчиков!

Мы только подержим лесного цыплёночка и отпустим!

Подержали, погладили, а тетёрка других цыплят уже далеко увела. Потерялся тетеревёнок!

Столько в округе птичьих гнёзд было - ни одного не осталось! Столько насмотрелись, что и смотреть больше не на что...

Пересмешники

Утки крячут, совы бубнят, грачи орут басом. А про мелких птиц говорить нечего, они весной от зари до зари поют!

А есть такие, что не только поют, а ещё и других пересмешничают. Сойка сарычом просвистела и тихонько прокудахтала курочкой. Садовая камышевка у всех дроздов утащила по нотке: у певчего белобровика, у рябинника. А скворцу своей песни мало, так он чужие наперенимал. Сидит на берёзе, блестящий и чёрный, словно дёгтем смазанный или в смолу окунутый, поёт и сам же себе крыльями дирижирует. Ещё и клювом щёлкает, как парикмахер ножницами. То дроздом просвистит, то иволгой. То уточкой крячет, то бекасом блеет. На разные голоса за себя и за других.

Живёт в лесу ещё одна птичка, которая не переставая пересмешничает и передразнивает других. Вся песенка её из чужих голосов сплетена. Одну её слушаешь, а кажется, целый хор поёт! Слышишь дрозда и иволгу, зяблика и синицу, куличка и дятла, весничку и горихвостку, галку и воробья. Она даже скворца-пересмешника пересмешничает! За это и называют её пеночка-пересмешка.

Стрижи

Есть умельцы, которые выдерживают в клетках даже самых капризных и нежных птиц: корольков, пищух, ополовников. А это вам не выносливые чижики-пыжики, снегири и синички, которые и у незнаек ухитряются как-то выжить. Но нет на свете такого знатока, у которого бы выжил в клетке стриж! Тот самый обыкновенный стриж, что носится с визгом в вечернем небе. Не было и никогда не будет.

А почему? Не потому, что стриж ловит тысячи мелких мошек, - птицелов и мошкам найдёт замену. Не потому, что стриж даже пьёт на лету, проносясь, заломив крылышки над водой, а то и ловя на лету дождинки. Птицелов и такого ухитрился бы напоить. А потому...

Помните сказку про лентяя, который даже после сна отдыхал? И очень боялся занемочь от работы? И самым приятным для него было безделье с утра до ночи? Так вот, у стрижа всё наоборот! Ему невыносимо безделье, он не может без дела жить. Без работы он может и околеть.

В погоне за мошками стриж налётывает за день до тысячи километров! Это дважды Чёрное море перелететь. Всё у него для большого полёта: крылья, мускулы, сердце. Пространство и быстрота. И вдруг нельзя!

Какие у птицы в клетке дела? Сиди на жердочке и дремли. Два скачка вперёд, два назад. Вода и еда под носом. А крыльям и не развернуться. И крылья без дела становятся немощными, и сердце разрывается от безделья. Клетка - завидное место для лодыря, для вольной птицы клетка - тюрьма.

И ни один птицелов, даже самый искусный, тут уже не поможет. Нет у него под рукою Чёрного моря, нет необъятного неба и синего горизонта. Нет и не может быть.

Как нет и не может быть без них для стрижа жизни.

Кто в дупле живёт?

Гроза за лесом гремит - все птицы насторожились. Одному дятлу хоть бы что. Он много дупел в лесу надолбил, есть куда от дождя спрятаться.

Полетел к самому ближнему - а дупло-то занято! Горихвост в дупле живёт, красным хвостом у дупла трясет, чёрным глазом сердито смотрит.

В соседнее дупло дятел кинулся, а в нём шершни-злыдни гудят. Как из дупла выползли, как зажужжали, как зароились. Дятел от них во все крылышки!

К третьему дуплу с оглядкою подлетел, постучал тихонько у входа. А из дупла сыч лупоглазый как высунется! Клювищем, как зубами, щёлкает!

А гром-то уже над самой головой ворочается, гремит, вот-вот ливень хлынет! Примчался дятел к четвёртому дуплу, а в нём летучая мышь висит вверх ногами! Стрекочет злобно, острые зубки скалит.

Дятел к дуплу, что в иве, а там удод: головой кивает, хохлом играет, клювом шилом грозится.

Сунулся дятел в дупло, что в осине было, а из дупла белка рыжая! Раскудахталась, расстрекоталась, хвостом распушённым трясёт. В дупло не пускает.

Вся надежда теперь у дятла на старое дупло в берёзе, что давным-давно выдолбил. Но и оно, хоть и полуразрушенное, тоже занято! Утка-гоголь в дупле поселилась. Полно дупло утиного пуха, а в пуху яички. На яичках большая утка сидит, шипит по-змеиному, белыми глазами на дятла смотрит.

Куда лететь, где от дождя спасаться? Других дуплами оделил, а сам без крыши над головой остался. Полетел к жилью, забрался в пустой скворечник. Едва успел - застучали по крыше капли. Спасибо ребятам, выручили дятла, не оставили под дождём.

Бобровый пруд

Тёк в лесу ручей, от жары пересох почти, даже журчать перестал. Никто на ручье не жил: ни в воде, ни у воды. Скучно было в лесу.

Но пришёл на ручей бобр и построил плотину. Разлился за плотиной большой бобровый пруд.

Стрекозы разноцветные в пятнашки над осокой играют, за комарами гоняются. Приплыла выдра, по ночам раков ловит, днём с крутой горки на животе прямо в воду скатывается - играет.

Поселились и пруду лягушки: что ни вечер теперь - то весёлый концерт лягушачий!

Ласточки прилетают на пруд купаться, грудкой слёту по воде чиркают, подхватывают клювом капельки. Щебечут от радости!

Рыбки в пруду завелись, играют и плещутся в прозрачных струях.

Утки прилетели, гнезда свили, утят вывели. Крячут теперь с утра до вечера, утят созывают.

Прилетает и чёрный аист - на одной ноге у воды подремать. Лягушачий концерт послушать, на рыбок полюбоваться. Червячка заморить. Весело стало в лесу, шумно и оживлённо! А всё бобр - спасибо ему. Всем лесным жителям угодил. И себя не забыл!

Хорошая птица

Жили у меня дома лазоревка и снегирь. Мне снегирь больше нравился. Лазоревка тоже ничего, но просыпается больно рано. А я этого не люблю. Чуть сеет за окном, а она уже по жёрдочкам скачет: туда-сюда, туда-сюда! Ещё и вниз головой виснет.

А к весне и того раньше просыпаться стала: за окном темно, а она уже прыгает. Спать не даёт. Совсем мне к весне разонравилась.

Зато снегирь всё такой же хороший!

Он ещё позже меня встаёт. Проснётся, потянется, в пёрышках покопошится. И снова уснёт. А с ним и я. Такая хорошая птица!

Погодя проснёмся вместе - и завтракать. Я кашу ем, он зёрнышки, я чай пью - он водичку. И никуда не торопится: не то, что эта неугомонная лазоревка!

Что за примерная птица, этот мой снегирь! А мама говорит:

Примерная-то примерная, да только я что-то боюсь за неё. Твой снегирь ест да спит - ожирел совсем. Даже по жёрдочкам ему лень скакать. Чиститься перестал. И глаза чего-то слезятся, и лысеть уже начал. Как бы не околел!

Тут я маленько перепугался! Побежал в ванную, сразу в два зеркала стал смотреть. Ничего страшного: глаза ещё вроде бы не слезятся, и лысеть не начал. А что немножечко ожирел, так это, может быть, и пройдёт.

Со снегирём мы и сейчас живём душа в душу. А лазоревку я выпустил. Только плохо без неё. Скучно...

Лысушка

За окном у меня полочка - птичья кормушка. На кормушку прилетают синицы и воробьи. До чего же они любопытные! Если окошко не заморожено - обязательно шейки вытянут и заглянут: что я там, в комнате, делаю?

Все в одинаковых шапочках: воробьи в серых, синички - в чёрных. Но раз прилетела синичка без шапки - лысая! Кто-то ей пёрышки на макушке выщипал. И так несчастная и побитая, а её ещё все с кормушки гонят, клевать не дают.

Села лысушка в сторонке и ждёт, когда все наклюются. Только дождёшься их, как бы не так! А если и дождёшься, так на кормушке нет уже ничего, одна шелуха осталась.

Так мне стало жалко эту лысушку - чуть не плачу! Была бы ручная, я бы ей хоть чёрную шапочку сшил. Пощипанная, голодная, напуганная. Не пожалеет никто, все толкают, отнимают, клюются. Нельзя же так, в самом деле! Чему их всех только в лесу учили!

Птенцы в котелке

Сколько мы с братом Толей этих ласточкиных птенцов поспасали! Раз слепили ласточки гнездо под крышей, высидели птенцов. А тут дождь смыл гнездо, птенчики рядом валяются.

Мы с Толей взяли старую корзинку, положили в неё сено, перья, а сверху посадили птенцов. И повесили под крышу, где было гнездо. Ласточки обрадовались и сразу же стали птенцов кормить. Так птенцы и выросли.

А других мы вырастили в солдатском котелке. Тоже дождь смыл гнездо: один птенец убился, а трое ещё дышали. Ласточки над ними колотятся, верещат. Что делать, куда девать? Ну собрали мы их - и в котелок! А котелок под крышу. Да второпях нескладно подвесили, ласточкам никак к птенцам не пролезть.

Покружились они, погоревали и улетели. Мы думали, бросили птенцов, а глядим - целая стая летит! И прямо к нашему котелку. Вот заварилась каша: толкотня, щебет, писк! Но и стая ничего не придумала.

Вечером мы котелок сняли, птенцов накормили мухами. И снова под крышу повесили, но уже так, чтобы можно было протиснуться.

Ночью не спим, всё думаем: прилетят или не прилетят? Прямо извелись к утру. Утром смотрим - прилетели! На котелке сидят и детей своих кормят. А тем только подавай, в солдатском же котелке растут - добавки просят!

Все приходили к нам любоваться на ласточек в котелке. И нас хвалили. Один приезжий фотограф даже снял нас с котелком. Обещал прислать, но забыл, наверное. А то бы я вам показал.

Желтопуз

Раз мы пошли с ребятами за тутовником. Все полезли на дерево, и я полез. Но только протянул руку за ягодами, как слышу: «Сссссссс!» Я подумал, что это ребята предупреждают, что, мол, хозяйка идёт, а это - змея!

Лежит на суку, голову подняла и язык высовывает. Я как заору: «Змея!» Ребята так и ссыпались с дерева. А я застрял.

Змея ко мне ещё ниже свесилась, так языком и дразнится. Ребята внизу орут, советы дают, но близко не подходят. Потом за камнями кинулись. Ну и, конечно, хозяйке себя выдали.

Тётя Нюра сперва рассердилась, а потом говорит: «Камнями не бейте, а то Вовку ещё собьёте». Это значит - меня. Тем более, говорит, там вовсе и не змея, а желтопуз - безногая ящерица. Мой знакомый. Он мою туту стережёт. Если собьёте - рады не будете: как даст хвостом!»

Тут желтопуз сам сорвался: все опять кто куда!

Тётя Нюра говорит: «Раз желтопуз так дал хвостом по спине одному, что у того даже фуфайка лопнула!»

Смотрю - и у меня лопнула. Неужели он и меня мимолётом успел огреть? Или, когда я падал, за сук зацепился?

А тётя Нюра не успокоится: «Будете мою туту трясти, он вам всем фуфайки располосует. Не посмотрит, что вы из нашей станицы!»

Моя тропинка

Вот она - моя излюбленная лесная тропинка! В погожий день скачут по ней солнечные зайчики, в кустах по обочинам бьются золотые рыбки, а над головой, в вершинах деревьев, мелькают солнечные жар-птицы. То обдаст тебя жаром нагретой хвои, то окатит зыбкой прохладой берёз и осин. И тебе хочется за всё это как-то отплатить лесу.

Посреди тропинки большая лужа. Вся усыпана мотыльками! Одни уже безжизненно распластались, другие ещё дергаются и трепещут, разгоняя круги.

Спасти их - дело не хитрое. Нужно только подвести снизу прутик: мокрые бабочкины крылья сами к нему прилипнут. И тогда стряхни бабочку на припёк: скоро она отогреется, высохнет и улетит. Вот и всё спасение утопающих!

На пути ещё одна новость: ветер свалил сухостоину, а она придавила ёлочку. Была ладненькая и стройная - и вот в дугу скрючило, уткнуло маковкой в землю. Так и засохнет теперь или будет расти уродом. Но если за эту валежину взяться, упереться да поднатужиться, то можно её с ёлочки и спихнуть. И ёлочка снова станет стройной и ладной. И вырастет не хуже праздничной новогодней!

За поворотом тропинки - болотина. Весной ещё в ней хором орали лягушки - икру метали. А сейчас от болотины осталась жиденькая грязца, а в ней груды полуживых головастиков: копошатся, юлят, задыхаются.

А рядом уже следы вороньи - вороны не проворонят!

Тут раздумывать нечего: вычерпать головастиков ладошкой в пластиковый мешок да и выпустить в ближний ручей или речку. Пусть там растут. А станут лягушками - рассчитаются: поубавят кусачих мошек и комаров!

У тропинки родничок: когда-то я его тут нашёл и расчистил. Раскидал сучки и хлам, углубил сток - вода пошла такая прозрачная, что её и не видно: камешки, как лакированные, блестят. Ковшик из бересты рядышком положил, для прохожих. Пьёшь воду в жару - всю усталость снимает! Попил, посидел в тени - шагаю дальше. К озеру выхожу.

Песчаный пляж, высокие тростники, рыбёшки плещутся. Вдруг брызги, удар - рыбешки веером выскочили из воды - и прямо на песок! Это их щука пугнула: и вот бьются на берегу, все в песке и трухе. Ещё немного и задохнутся. Хватаю их и забрасываю подальше от берега. И от щуки.

За озером - поле. Ещё прошлым летом в каникулы я поставил на нём шест с перекладиной. Это сторожевой пост для пернатых часовых. Днем дежурят на нём пустельга, сарыч, ночью сова и сыч. Поле сторожат от мышей и полевок.

Теперь - домой. А завтра утречком по холодку снова по заветной тропинке. Дела найдутся - была бы только охота!

Кто где!

Думал, что хоть зимние каникулы проведу без забот, так по природоведению задание! Разузнать, куда на зиму все насекомые подевались? Перелётные птицы, понятно, на юг улетели. А куда делись разные там жуки-пауки, букашки и таракашки? Всё лето летали, скакали, ползали, жужжали и стрекотали - где теперь все они?

И вот я в лесу. Засыпанные снегом кусты и деревья. Тишина и мороз. Ни мошки, ни комара. И где их искать - неизвестно...

Так ничего бы я не узнал, если бы не... синица! «Пинь-пинь-тарарах!» - заявила она и повисла на ветке вниз головой. И надоумила!

Синица-то что за птица, смекнул я, она же насекомоядная! Насекомых ест. Но чтобы съесть, их надо сперва найти! И значит, она знает, где насекомые зимой прячутся. Знает и мне покажет, если я за ней увяжусь. Легко и просто: вперёд, синица, а я - за тобой!

Синичка с дерева спорхнула на снег. Тут кабаны копались, взрыхлили снег, дёрн всклокочили, листья лежалые раскидали. Синичка копошится в комьях и что-то там склёвывает. А что?

И я покопался, жучишек каких-то нашёл, снежных блошек, кокончики, обомлевшего мотылька. Есть почин!

А главное, найден надёжный способ поиска зимующих насекомых - насекомоядные птицы будут моими проводниками! Я буду искать птиц, а они будут для меня искать насекомых-зимовщиков.

Прислушался - пухлячок пищит. Тоже насекомоядный. На три шага меня подпустил, хорошо его вижу. Прицепипся он к сухой дудке, что из снега торчит, и старательно её долбит. Продолбил дырочку и достал что-то. Вторую продолбил, третью - и всё что-то из дырок выклёвывает. Дудка уже вроде флейты стала.

И я такую дудку нашёл, выдернул, разломил её вдоль, а внутри кого только нет! Комарики, паучки, кокончики, личинки, яички чьи-то. Как в трубе зимуют! Добавилось трофеев в моей коробке

Бегу на лыжах, шапку снял, чтобы птиц лучше слышать. Долгохвостых синичек-ополовничков услыхал, осыпали берёзу, на самых тонких веточках раскачиваются - прямо, как циркачи! Щебет, порхание, суета. Все веточки осмотрели, проверили - и унеслись. Я из веток веничек наломал и все прутики внимательно осмотрел. Собрал в коробку тлей, паучишек, щитовок и разных там листоблошек. Вот кто на тонких ветках зимует! Всю зиму раскачиваются на ветру, как на качелях. Не покажи ополовнички - сам бы не догадался!

Приставил к уху ладонь: дятел где-то стучит - словно гвозди в дерево заколачивает. Проверим-ка этого стукача!

Оказалось, чёрный дятел желна с сухой берёзы кору пластами сбивает, чуть не до гола раздел. Меня заметил, посмотрел белым глазом, мелькнул красной шапкой и улетел, оголтело крича.

Вот и ещё зимовка - под пластами сухой коры! Жуки, пауки, мотыльки, коконы и личинки. Даже мухи и комары. Пришлось доставать вторую коробку.

Значит так: зимуют насекомые в лесной подстилке под снегом, на ветках и в дудках, под пластами сухой коры. А где ещё?

По коре толстой ёлки ползёт снизу вверх шустрая мышка и попискивает по-мышиному. Ловко цепляется коготками за кору и во все щели нос сует. А нос-то у неё совсем не мышиный, а птичий: тонкий клювик, изогнутый шильцем! И не мышь это, птичка пищуха. Тоже насекомоядная. Ловкая и глазастая. Я на кору смотрел - нет никого, а она в трещинах всякую всячину высмотрела! И мне показала.

Так-то вот. Смотришь по сторонам - пусто и голо, ни мухи, ни комара. Словно и в самом деле все насекомые вместе с перелетными птицами на юг улетели. А они все тут! Только попрятались кто куда. А куда - одни птицы знают. А теперь и я.

Выхожу на опушку леса. В поле сена стог, на стогу - сойка. Заорала хрипатым голосом и улетела, мелькая ярко-белым надхвостьем. Но не напрасно же она на стогу сидела!

Покопался в сене - шмеля нашёл, гусеничек каких-то, обомлевших мух, крапивницу-бабочку. Знали, где лучше на зиму схорониться: мягко, тепло, не дует.

Вот, наверное, и все зимовки. К дому пора поворачивать. Полная коробка зимовщиков: есть чем перед учительницей отчитаться. Осталось дома их разобрать и по конвертикам разложить.

Качусь к дому, весело поглядываю по сторонам. И вижу: из сугроба птичий хвост торчит! Подкрался и руку уже протянул, а из-под снега шарах дятел зеленый с седой головой - яркий, как попугайчик! Вот это новость. Под снегом-то муравейник, дятел седой как-то его увидел, прокопал ход сквозь снег, в муравейнике дырку проковырял - похоже, муравьев искал или зимующих в муравейнике насекомых. Вот и ещё зимовка одна - муравейник. Но дятел-то, дятел - как он про него узнан?

Речушка на пути, вода дробится на быстром перекате. На валуне посреди воды птичка кургузая суетится - оляпка - водяной воробей. Приседает, кланяется, круть-верть - и головой в воду! Я про себя считаю: раз, два, три... До тридцати досчитал - оляпка выпорхнул из воды, как ни в чём не бывало! И что-то долбит на валуне.

Нашёл я на том валуне чехольчик от ручейников, надкрылья водяных жуков, раковинки, кожурку от личинок стрекоз. Ещё зимовка - подводная! Самая тёплая: морозов-то под водой не бывает. Если бы не оляпка - сроду бы не догадался!

А вот и мой дом - это уже моя зимовка! Впрочем, как оказалось, не только моя...

Не спеша дома рассортировал я собранных зимовщиков по их зимовкам. Земляные зимовки и древесные, подснежные и подводные, в муравейниках и стогах. Вдруг - стук в окно! Опять синица, может быть, та же самая, что первую зимовку мне показала. Открыл форточку - она в комнату и прямиком на мою коллекцию! Еле спас. Тогда она по углам и щелям, под лавку и за русскую печку. И там, оказывается, зимовки! Зимуют мухи, пауки, комары, моль, тараканы и сверчки. Не выходя из дома, можно было коллекцию-то собрать! Так синица показала мне зимовку - и вот показывает последнюю. Да нет, ещё не последнюю! Во двор выпорхнула, все бревна на доме проверила, все дощечки в заборе пересчитала, поленницу простучала. И куда нос ни ткнёт - везде зимовщики. Давно знают про них насекомоядные птицы - теперь будут знать любознательные ребята. Такие, как я!

Кто ночью по дороге ходит?

Я хожу по дороге днём; ночью я дома сплю. А ночью кто по дороге ходит? И зачем?

Я сделал пораньше уроки и, как стемнело, взял фонарик и отправился в лес. Дорога, так хорошо мне знакомая, ночью оказалась совсем другой. Ямы какие-то и колдобины, кусты цепляются ветками, по сторонам лес, как стена чёрная. Иду и думаю про себя: а что, если сейчас услышу шаги - топ, топ, топ? Или глаза засветятся в темноте?

Я не трус, но я боюсь! Потому что всё вокруг какое-то незнакомое, непривычное. И темнота. Не иду, а как на лыжах переступаю, выставив руки вперёд. И всё чего-то жду.

И дождался! Вдруг за спиной кто-то: топ-топ-топ! Догоняет. Всё ближе и ближе. Что-то большое и чёрное надвигается. Я как вздохнул - так и выдохнуть не могу. А большое рядом уже - шапкой добросить можно. Вдруг как чихнёт - да напролом в кусты! Только треск, плеск и хруст. А потом тишина. А у меня сердце стучит по рёбрам. Выдохнул, наконец, постоял, назад прошёл и включил фонарик. На грязи большие следы, похожие на коровьи. Это и есть корова, только лесная - лось. Задумался и чуть на меня не набрёл. Днём бы я на него только полюбовался, а сейчас от страха ноги как ватные. Свет от фонарика прыгает - руки ещё дрожат. Зато узнал, кто по дороге ходит, пока я сплю.

Может, вернуться, пока не поздно? Мало ли кого ещё на дороге встречу? Ни ног, ни рук своих не видно. Каждая лужа как распахнутое окно в звёздное небо: того и гляди ухнешь в преисподнюю. Но любопытно. А, была не была! Иду, иду, вдруг - пых! - ветром лицо обдало. Мелькнуло что-то, «уик, уик!» выкрикнуло и в ладошки похлопало! Не знаю что и думать, никогда ничего подобного не слыхал. Вдоль дороги посветил - лежат на обочине два драгоценных камня и рубиново светятся! Я к ним ближе, ближе - взлетели, мелькнув красным зигзагом, раздались хлопки и выкрик «уик, уик!» Но теперь я поймал фонариком крылатую тень - это была птица-козодой! Нам о ней в школе рассказывали: называется козодой, хотя коз не доит. А вот что в крылья-ладошки хлопает на лету - не сказали. Я теперь это сам открыл. Хоть и маленько перепугался. Зато уж никогда не забуду.

Погодя что-то зафырчало, запыхтело, затукало. Как мотоцикл далеко-далеко. А оказалось - у самых ног! Чуть на ежа не наступил. Он сразу колобком свернулся, колючками ощетинился. Пыхтит недовольно, ждёт, когда уйду. На дороге он не случайно, тут легче ему ловить лягушек, жуков, улиток и червяков. Промышляет, пока я сплю.

За поворотом мягко затопотало: ловлю лучом - катятся по дороге два розовых кругляка и подскакивают, как на ухабах! Заяц запрыгал, глаза его в луче светятся, как два розовых уголька. Ему-то что на дороге делать? От комаров, наверное, спасается на ветерке. Он спасается, а летучие мыши их ловят.

Я уже далеко забрёл - пора назад. Может, конечно, и ещё кого-нибудь встретил бы и что-то ещё узнал. Но не всё же в один раз! И на другие ночи оставить надо. Может, кого-нибудь из класса подговорю. Веселее вдвоем. Да и не так страшно...

— Что за миленькое дупло! — вскрикнул Дятел. — Сразу видно: моя работа! Кто-то теперь в нём живёт? Эй, откликнись!

В ответ ни звука. Постучал Дятел носом о порожек дупла. А из дупла — Мышь! Носик острый, глаза навыкате, уши голые. И усы блестят.

— Кто тут стучит — мне спать не даёт?

Дятел отшатнулся:

— Мыши в моём доме завелись! Знал бы — дупло не долбил.

— А я ведь, Дятел, совсем не Мышь. Ты хвост мой видел? Хочешь, хвостик тебе покажу? — И высунула из дупла хвост — пушистый! А у мышей, как известно, хвосты голые.

— Так кто же ты, раз не Мышь? — не верит Дятел.

— Соня я. Садовая соня. Грызун такой.

— Садовая, а в лесу живёшь?

— Где хочу, там и живу.

— Не для тебя я дупло долбил, а для птиц-дуплогнёздников.

— А мне что делать? Я Соня, я спать люблю, а где лучше спать, как не в дупле? Не на земле же валяться, чтобы простуду схватить.

Дятел не знает, что и сказать.

А Соня своё:

— Думаешь, в дуплах твоих одни птицы живут? Проверь! Сама из дупла уйду, если одни птицы.

Полетел Дятел в осинник: там у него больше всего дупел выдолблено. Прицепился к крайнему и закричал:

— Эй, жилец, покажись! Это я, Дятел-домостроитель. Посмотреть хочу, кто в дупле моём поселился.

Высунулось из дупла непонятное — крыло или лоскут? Кожаное что-то, как на спицах распяленное. Что за птица?

— Да не пугайся ты! — стрекочет зверёк. — Я всего лишь Мышка летучая. Спасибо тебе за дупло!

Но Дятел был уже далеко, он в третье дупло стучал. Постучал и насторожился: неизвестно, кто там в дупле притаился!

— Не стучи, не глухая — слышу! — говорят из дупла. — Кто такой?

— А ты кто такая? — Дятел спрашивает. — Бегаешь или летаешь?

— Лазаю я. А ещё бегаю и летаю.

— Ну и жильцы! — ахнул Дятел. — Сони какие-то, похожие на мышей. Мыши какие-то, на птиц похожие. И вот ещё не разбери-пойми — лазает, бегает и летает! И я для таких дупла долбил!

— Не жалей, Дятел, нос — лучше нас пожалей, — слышится из дупла. — Для птиц-дуплогнёздников вывешиваются скворечники и дуплянки, а у нас на тебя вся надежда. А для леса от нас только польза.

— Да назовись ты хоть! — осмелел Дятел. — Или высунись на минутку.

— Ночная я, — глухо слышится из дупла. — Сплю сейчас. Вот вечером прилетай — увидишь. А зовут меня Полетухой, Летучей белкой, а чаще — Летягой. Растопырю лапки, распластаюсь, растяну складочки на боках — и планирую. Всем на удивление!

— Три дупла, а ни одной птицы! — подсчитал Дятел.

Подлетает к четвёртому, хотел прицепиться, а дупло-то… гудит! Сердито гудит: не подходи.

Пчёлы в дупле живут. Так и роятся у входа: туда-сюда, туда-сюда! Из дупла резво и налегке, в дупло тяжело — с пыльцой-обножкой. Теперь их это дупло — попробуй тронь!

Дятел и спрашивать не стал: и так ясно. Не звери, не птицы — насекомые поселились. И тоже не бесполезные: цветы опыляют, мёд собирают. Пусть живут.

— Твоя взяла! — крикнул Дятел Садовой соне. — А я-то думал, что только птиц-дуплогнёздников домами одариваю. А в лесу и другие дуплогнёздники есть. Да какие ещё диковинные: мыши летучие и летучие белки, пчёлы работящие и ленивые сони…

— Может, я и ленивая, — не обиделась Соня, — но дело делаю не хуже других, вредных жуков поедаю. И жильё твоё заслужила.

— Живи! — крикнул Дятел. — Все живите — не жалко, я для всех домики надолблю! — Да как начал стучать — только щепки посыпались. Будет скоро ещё кому-то дупло-квартира. Но кому — пока неизвестно. Пока и сам Дятел о том не знает.

Текущая страница: 4 (всего у книги 5 страниц) [доступный отрывок для чтения: 1 страниц]

Загадочный зверь

Кошка ловит мышей, чайка ест рыбу, мухоловка – мух. Скажи, что ты ешь, и я скажу, кто ты. И слышу я голосок:

– Угадай: кто я? Я ем жуков и муравьёв!

Я подумал и твёрдо сказал:

– Вот и не угадал! Ещё я ем ос и шмелей!

– Ага! Ты птица осоед!

– Не осоед! Ещё я ем гусениц и личинок.

– Гусениц и личинок любят дрозды.

– А я не дрозд! Ещё я грызу сброшенные лосями рога.

– Тогда ты, наверное, лесная мышь.

– И вовсе не мышь. Бывает я сама ем даже мышей!

– Мышей? Тогда ты, конечно, кошка.

– То мышка, то кошка! И совсем ты не угадал.

– Покажись! – крикнул я. И стал вглядываться в тёмную ель, откуда слышался голосок.

– Покажусь. Только ты признай себя побеждённым.

– Рано! – ответил я.

– Иногда я ем ящериц. А изредка рыбу.

– Может, ты цапля?

– Не цапля. Я ловлю птенцов и таскаю из птичьих гнёзд яйца.

– Похоже, что ты куница.

– Не говори мне про куницу. Куница – мой старый враг. А ем я ещё почки, орехи, семена ёлок и сосен, ягоды и грибы.

Я рассердился и крикнул:

– Скорей всего ты – свинья! Ты лопаешь всё подряд. Ты одичавшая свинья, которая сглупу забралась на ёлку!

Ветки качнулись, раздвинулись, и увидел я… белку!

– Запомни! – сказала она. – Кошки едят не только мышей, чайки ловят не только рыбу, мухоловки глотают не одних мух. А белки грызут не только орешки.

Тайна скворечника

Вгалочниках галки живут, в синичниках – синицы. А в скворечниках, понятно, скворцы. Всё ясно и просто. Но в лесу редко бывает просто…

Знал я один скворечник, в котором жила… сосновая шишка! Она высовывалась из летка и шевелилась. Когда я подошёл к скворечнику, шишка в летке задёргалась и спряталась!

Я тоже спрятался за дерево и стал ждать. Напрасно! Лесные секреты так, походя не разгадывают. Лесные секреты прячутся за дожди и туманы, скрываются за болота и буреломы. Каждый за семью замками скрыт. И чтобы добраться, нужно терпение.

Но какое уж тут терпение, когда шишка в летке поворачивается, как живая!

Я взобрался на дерево. Скворечник по самый леток был набит сосновыми шишками! И ничего больше в нём не было. И живой шишки не оказалось: все лежат неподвижно. Я выбросил из скворечника шишки и сполз по дереву вниз.

Вчера я опять приходил к этому дереву. На этот раз в скворечнике поселился… берёзовый лист! Я стал всматриваться, листик насторожился, замер и… спрятался!

Я снова полез на дерево. Теперь скворечник был набит сухими берёзовыми листьями! И больше ничего. И живого листика нет…

И вот я тут сегодня. В летке никого не видно. Я привалился спиной к соседнему дереву и жду.

Шуршит осенний лес. Листья падают, порхают, кружат, ложатся на голову, на плечи, на сапоги. Стоял я, стоял и вдруг исчез! Так бывает: идёшь – и тебя видят все, а встал – и исчез. Теперь ты видишь тех, кто мимо тебя пойдёт.

…Дятел прицепился с лёта к скворечнику да как застучит! А из него, из этого таинственного жилья живой шишки и живого листика, выскочили и полетели… мыши! Нет, не летучие мыши, а лесные. Растопырили в стороны лапки и летели вниз, словно на парашютах. Шлёпнулись на землю и разбежались.

Так вот кто, мне на удивление, шевелил в летке шишку и листик! Устроили они в скворечнике свою кладовую и спальню. А пока я карабкался к ним, успевали незаметно удрать. А дятел свалился как снег на голову, перепугал и разогнал!

Так что же на дереве: скворечник или мышатник? Может, и в галочниках с синичниками тоже не одни синицы и галки живут? Что ж, походим, посмотрим, может быть, и узнаем…

Друзья-товарищи

С лепые мои глаза, глупая моя голова, глухие мои уши! – причитал Медведь, в отчаянии мотая башкой.

– Странно сильного видеть в слабости! – буркнул головастый Филин. – Что с тобой случилось, Медведь?

– Не спрашивай, Филин, не береди рану! Один я остался в несчастье и горе. Где мои верные друзья и товарищи?

Филин хоть и страшноватый на вид, но сердце у него отзывчивое. Говорит он Медведю:

Раньше бы Медведь на Филина и не взглянул, а теперь, как один остался, снизошёл.

– Ты, – говорит, – меня знаешь. Я самый сильный в лесу. И было у меня много друзей. Куда ни повернусь – все в глаза заглядывали. И вдруг сразу ни одного! Как ветром сдуло.

– Странно, Медведь, очень странно, – сочувствует Филин.

– А уж обидно-то как! Раньше, бывало, Сорока чуть свет лесные новости на хвосте приносила. Вороны про мою силу и щедрость на весь лес каркали. Мыши пятки во сне щекотали. Комары хвалебные песни трубили. И вот никого…

– И все верные друзья были? – Филин выспрашивает.

– Закадычные друзья-товарищи! – прослезился Медведь. – Как начнут наперебой: «Ты у нас самый умный, ты у нас самый добрый, самый сильный и самый красивый». Сердце пело! А теперь разбежались…

– Ну не надо, не надо! – заморгал Филин глазами. – Не убивайся уж так! Назови-ка мне своих лучших друзей, может, что и узнаю.

– Называл уже: Ворон, Сорока и Мышка. Где вы?..

– Хоть меня ты в друзьях и не числишь, – обещает Филин, – но послужу я тебе. Отыщу всех, порасспрашиваю. А ты меня тут жди!

Взмахнул Филин широкими мягкими крыльями и бесшумно взлетел. Замелькала его тень по кустам и деревьям. И сам несётся как тень: ветки не заденет, крылом не скрипнет. Два оранжевых глаза глядят пронзительно. Сразу Сороку увидели.

– Эй, Сорока, ты с Медведем дружила?

– Мало ли с кем я дружила… – осторожно отвечает Сорока.

– А что ж теперь его позабыла и бросила?

– Мало ли кого я бросаю и забываю… А Медведь сам виноват! Я ведь не простой друг, а друг доверительный. Доверяла ему все секреты. Сообщала, где овца захромала и от стада отбилась, в каком дупле пчёлы мёд спрятали, когда рыба на нерест косяками пошла. Медведь, бывало, распорядится по-своему, по-медвежьи, глядишь – и мне перепадёт что-нибудь. А теперь его охотники из нашего леса угнали. С глаз долой – из сердца вон!

– Здравствуй, Ворон! Что ж ты с Медведем дружить перестал?

– Это с каким? Которого охотники из нашего леса прогнали? А для чего он мне теперь? Я ведь не простой друг, а друг обеденный. Бывало, после Медведя и мне косточки оставались. А теперь небось другим достаются. Пусть другие и каркают про него. А мне некогда, я себе другого медведя ищу!

Мышь он, хоть и привычное дело, увидел не сразу: уж очень ловко та пряталась.

– Эй, Мышь, ты ли это?

– Не я, не я! – пискнула Мышь.

– Да не бойся ты, не отказывайся сама от себя! Мне только спросить: ты почему пятки Медведю щекотать перестала?

Опомнилась Мышка, заверещала:

– Как же мне щекотать их, если Медведь из нашего леса ноги унёс? Пяточки только сверкали! Комарам и тем не догнать было. Мы теперь Лосю служим. Комары кровь сосут, я линючую шерсть для гнезда собираю. Звон за кровь, шерсть за щекотку. Мы друзья расчётливые. Друг-то друг, да не будь и сам глуп!

– Живи пока, – буркнул Филин. – Жаль, что мне некогда… – И поспешил к Медведю.

– Ты ли, Филин? – обрадовался Медведь. – Не томи, что с друзьями случилось?

– Нет у тебя больше друзей! – говорит Филин. – Да и не было никогда!

– Как же так, а Сорока, а Ворон?

– Друг – когда просто друг. А эти…

– Понятно: беда в дверь, а друзья за дверь! Все двуличные, все ничтожные. Негодяи! А-а-а! У-у-у!

А Филин не успокаивает, Филин думает. И говорит:

– Сдаётся мне, что у вас, медведей, других друзей и быть не может. Не друзья вам нужны, а угодники. Уж больно вы, медведи, на похвалу слабы. «Скажи мне, кто твои друзья, и я скажу, кто ты!» Ты, Медведь, тоже Мышь. Только сильная…

Медведь заворчал сердито, скосил страшный глаз, стал кору когтями драть. Но Филин уже не смотрел на него. Филин опять думал.

«Верный друг познаётся в беде, – думал Филин. – Друг в ногах не валяется. Давным-давно это сказано, а вот поди ж ты…»

– Слушай, Медведь! – сказал Филин. – Скажу понятную тебе примету на друга: «Не тот друг, кто мёдом мажет, а тот, кто правду скажет». Понял?

– Ещё бы! – обрадовался Медведь. – Мёд, медок, медовуха… Слаще любой правды!

«Не понял, – сказал про себя Филин и устало закрыл глаза, – Медведь…»

Кто в моем доме живёт?

– Что за миленькое дупло! – вскрикнул Дятел. – Сразу видно: моя работа! Кто-то теперь в нём живёт? Эй, откликнись!

В ответ ни звука. Постучал Дятел носом о порожек дупла. А из дупла – Мышь! Носик острый, глаза навыкате, уши голые. И усы блестят.

– Кто тут стучит – мне спать не даёт?

Дятел отшатнулся:

– Мыши в моём доме завелись! Знал бы – дупло не долбил.

– А я ведь, Дятел, совсем не Мышь. Ты хвост мой видел? Хочешь, хвостик тебе покажу? – И высунула из дупла хвост – пушистый! А у мышей, как известно, хвосты голые.

– Так кто же ты, раз не Мышь? – не верит Дятел.

– Соня я. Садовая соня. Грызун такой.

– Садовая, а в лесу живёшь?

– Где хочу, там и живу.

– Не для тебя я дупло долбил, а для птиц-дуплогнёздников.

– А мне что делать? Я Соня, я спать люблю, а где лучше спать, как не в дупле? Не на земле же валяться, чтобы простуду схватить.

Дятел не знает, что и сказать.

А Соня своё:

– Думаешь, в дуплах твоих одни птицы живут? Проверь! Сама из дупла уйду, если одни птицы.

Полетел Дятел в осинник: там у него больше всего дупел выдолблено. Прицепился к крайнему и закричал:

– Эй, жилец, покажись! Это я, Дятел-домостроитель. Посмотреть хочу, кто в дупле моём поселился.

Высунулось из дупла непонятное – крыло или лоскут? Кожаное что-то, как на спицах распяленное. Что за птица?

– Да не пугайся ты! – стрекочет зверёк. – Я всего лишь Мышка летучая. Спасибо тебе за дупло!

Но Дятел был уже далеко, он в третье дупло стучал. Постучал и насторожился: неизвестно, кто там в дупле притаился!

– Не стучи, не глухая – слышу! – говорят из дупла. – Кто такой?

– А ты кто такая? – Дятел спрашивает. – Бегаешь или летаешь?

– Лазаю я. А ещё бегаю и летаю.

– Ну и жильцы! – ахнул Дятел. – Сони какие-то, похожие на мышей. Мыши какие-то, на птиц похожие. И вот ещё не разбери-пойми – лазает, бегает и летает! И я для таких дупла долбил!

– Не жалей, Дятел, нос – лучше нас пожалей, – слышится из дупла. – Для птиц-дуплогнёздников вывешиваются скворечники и дуплянки, а у нас на тебя вся надежда. А для леса от нас только польза.

– Да назовись ты хоть! – осмелел Дятел. – Или высунись на минутку.

– Ночная я, – глухо слышится из дупла. – Сплю сейчас. Вот вечером прилетай – увидишь. А зовут меня Полетухой, Летучей белкой, а чаще – Летягой. Растопырю лапки, распластаюсь, растяну складочки на боках – и планирую. Всем на удивление!

– Три дупла, а ни одной птицы! – подсчитал Дятел.

Подлетает к четвёртому, хотел прицепиться, а дупло-то… гудит! Сердито гудит: не подходи.

Пчёлы в дупле живут. Так и роятся у входа: туда-сюда, туда-сюда! Из дупла резво и налегке, в дупло тяжело – с пыльцой-обножкой. Теперь их это дупло – попробуй тронь!

Дятел и спрашивать не стал: и так ясно. Не звери, не птицы – насекомые поселились. И тоже не бесполезные: цветы опыляют, мёд собирают. Пусть живут.

– Твоя взяла! – крикнул Дятел Садовой соне. – А я-то думал, что только птиц-дуплогнёздников домами одариваю. А в лесу и другие дуплогнёздники есть. Да какие ещё диковинные: мыши летучие и летучие белки, пчёлы работящие и ленивые сони…

– Может, я и ленивая, – не обиделась Соня, – но дело делаю не хуже других, вредных жуков поедаю. И жильё твоё заслужила.

– Живи! – крикнул Дятел. – Все живите – не жалко, я для всех домики надолблю! – Да как начал стучать – только щепки посыпались. Будет скоро ещё кому-то дупло-квартира. Но кому – пока неизвестно. Пока и сам Дятел о том не знает.

Плясунья

Ну и погодка, чтоб ей ни дна ни покрышки! Дождь, слякоть, холод, прямо – бр-р-р!.. В такую погоду добрый хозяин собаку из дому не выпустит.

Решил и я свою не выпускать. Пусть дома сидит, греется. А сам взял бинокль, оделся потеплее, надвинул на лоб капюшон – и пошёл! Любопытно всё-таки поглядеть, что в такую непогоду зверьё делает.

И только вышел за околицу, вижу – лиса! Мышкует – промышляет мышей. Рыскает по жнивью: спина дугой, голова и хвост к земле – ну чистое коромысло.

Вот легла на брюхо, ушки торчком – и поползла: видно, мышей-полёвок заслышала. Сейчас они то и дело вылезают из норок – собирают себе зерно на зиму.

Вдруг вскинулась лиска всем передом, потом пала передними лапами и носом на землю, рванула – вверх взлетел чёрный комочек. Лиса разинула зубастую пастишку, поймала мышь на лету. И проглотила, даже не разжевав.

Да вдруг и заплясала! Поскакивает на всех четырёх, как на пружинах. То вдруг на одних задних запрыгает, как цирковая собачка: вверх-вниз, вверх-вниз! Хвостом машет, розовый язык от усердия высунула.

Я давно лежу, в бинокль за ней наблюдаю. Ухо у самой земли – слышу, как она лапками топочет. Сам весь в грязи вымазался. А чего она пляшет – не пойму!

В такую погоду только дома сидеть, в тёплой сухой норе! А она вон чего выкомаривает, фокусы какие ногами выделывает!

Надоело мне мокнуть – вскочил я во весь рост. Лиса увидала – тявкнула с испугу. Может, даже язык прикусила. Шасть в кусты – только я её и видел!

Обошёл я жнивьё и, как лиса, всё себе под ноги гляжу. Ничего примечательного: размокшая от дождей земля, порыжелые стебли. Лёг тогда по-лисьему на живот: не увижу ли так чего? Вижу: много мышиных норок. Слышу: в норках мыши пищат. Тогда вскочил я на ноги и давай лисий танец отплясывать! На месте подскакиваю, ногами топочу.

Тут как поскачут из-под земли перепуганные мыши-полёвки! Из стороны в сторону шарахаются, друг с другом сшибаются, пищат пронзительно… Эх, был бы я лисой, так…

Да что тут говорить: понял я, какую охоту испортил лисичке.

Плясала – не баловала, мышей из их норок выгоняла… Был бы у неё тут пир на весь мир!

Оказывается, во какие звериные штучки можно узнать в такую погоду: лисьи пляски! Плюнул бы я на дождь и на холод, пошёл бы других зверей наблюдать, да собаку свою пожалел. Зря её с собой не взял. Скучает, поди, в тепле-то под крышей.

Заяц в штанах

Вылиняли у зайца-беляка задние ноги. Снега ещё нет, а у него ноги белые стали. Будто белые штаны надел. Раньше бурого зайца никто и на поляне не замечал, а теперь он и за кустом сквозит. Всем как бельмо на глазу! В ельник забился – синицы увидели. Окружили и давай пищать:

Того и гляди лиса услышит. Заковылял заяц в осинник. Только под осинкой залёг – сороки увидели! Как затрещат:

– Заяц в штанах, заяц в штанах!

Того и гляди волк услышит. Замелькал заяц в густель. Там ёлку вихрь повалил. Легла ёлка вершиной на пень. Как шалашиком, пень покрыла. Вспрыгнул беляк на пень и притих. «Вот, – думает, – теперь от всех спрятался!»

Шёл по лесу охотник и видит: в самой густели будто глазок на небо сквозит. А какое там небо, если позади лес чёрный. Заглянул охотник в лесной глазок – заяц! Да близко – ружьём ткнуть можно. Ахнул охотник шепотком. А заяц – некуда податься – шасть прямо на охотника!

Отшатнулся охотник, запутался ногами в валежнике и упал. А когда вскочил, только белые штаны заячьи мелькали вдали.

Опять увидели зайца синицы, запищали:

– Заяц в штанах, заяц в штанах!

Сороки увидели, затрещали:

Заяц в штанах, заяц в штанах! И охотник кричит:

– Заяц в штанах!

Вот штаны: ни спрятать, ни переменить, ни сбросить! Хоть бы уж снег поскорей – беспокойству конец.

Синичий запас

Собирать в запас – значит себя спасать. Каждый спасает себя на свой лад. Суслик зерно с полей ворует и прячет в свою нору. Даже особые кладовые роет для ворованного зерна. Водяная крыса забивает отнорки картошкой. До пуда, бывает, натаскает. Сыч на зиму замораживает в дупле, как в холодильнике, мышей и птичек. У одного такого запасливого сыча нашли однажды целых два килограмма лесных мышей! А один горностай сложил в норе пять водяных крыс, семь полёвок, синичку, гадюку, ящерицу, тритона, лягушку и плавунца!

Всё это – на чёрный день.

Запасают как могут, где могут. Все по-разному, но всё для себя: в своей кладовой, в своём дупле, в своей норе.

И только одни весёлые синички-хохлатки собирают запасы совсем не так. Хоть они и весёлые но и у них бывают чёрные дни. И потому запасают они неустанно. Жучок, паучок, муха – годится. Семечко, зёрнышко, ягодка – подойдёт. Нет у них собственных кладовых: ни норок, ни дупел. Была бы удобная трещинка в коре, особенно под сучком, куда не пробьётся ни дождь, ни ветер.

Сотни деревьев, тысячи кладовых. Но разве все их запомнишь?

А их и не надо запоминать: кладовые-то эти для всех! Не всё ли равно, чей запас ты найдёшь: свой или чужой? Ты чей-то склевал, и твой кто-то забрал. Ты для всех, и все для тебя.

Чёрный день всем страшен: всем надо иметь запас. А собирать его можно по-разному. Можно как крыса – только себе. Или как синичка-хохлатка – для себя и для всех.

Какой заяц длины?

Какой заяц длины? Для кого как. Для человека – с берёзовое поленце. А для лисы или собаки заяц длиной километра в два. А то и ещё длиннее! Потому что для них заяц начинается не тогда, когда они его схватят или увидят, а когда учуют заячий след. Короткий след – два-три прыжка – и зверь невелик. А если заяц успел наследить, напетлять, то становится он длиннее самого длинного зверя на земле. Ох как непросто такому в лесу схорониться!

Из всех своих сил старается заяц стать короче. То след в болоте утопит, то прыжком-скидкой надвое его разорвёт. Мечта заячья – стать наконец самим собой, с берёзовое поленце. Живёт и грезит, как бы от своего следа ускакать, спрятаться, как бы его, негодного, укоротить, разорвать, отбросить.

Жизнь у зайца особая. Всем от дождя и метели мало радости, а зайцу они на пользу: след смывают и заметают. И хуже нет для него, когда погода тихая, тёплая: след тогда горячий и запах держится долго. В такую погоду заяц длиннее всего. Куда бы ни спрятался – нет покоя: может, лиса хоть и за два ещё километра, а уже держит тебя за хвост!

Так что трудно сказать, какой заяц длины. В тихую погоду и умный заяц растягивается, а в метель да ливень – и глупый укорачивается.

Что ни день – длина у зайца другая.

И очень редко, когда уж очень здорово повезёт, бывает заяц той длины – с берёзовое поленце, – каким мы его видим. И знают про это все, у кого нос лучше глаз работает. Собаки знают. Лисицы и волки знают. Знайте и вы.

Подводные ежи

Верше, как и в еже, заметнее всего – колючки. Голова, хвост, посредине колючки – вот и весь ёрш. И ещё глаза: лилово-синие, большие, как у лягушки.

Ростом ёрш с мизинчик. А если с указательный палец, то это уже ершовый старик.

Напугали меня эти старики. Плыву и вижу: дно зашевелилось и уставилось на меня точками тёмных глаз. Это ерши – старик к старику! Самих-то незаметно: хвосты, головы, колючки – всё такое же пятнистое, как дно. Видны одни глаза.

Я повис над ершами, свесив ласты. Ерши насторожились. Пугливые вдруг стали падать на дно, выгибаться и нарочно поднимать облачка мути. А сердитые и отважные взъерошили на горбу колючки: не подступись!

Как ястреб над воробьями, стал я кружить над ершовой стаей. Ерши выжидали. Я стал похрипывать в дыхательную трубку. Ерши не испугались. Я вытаращил глаза – им хоть бы что! Тогда я… чуть не сказал: «плюнул на ершей»… Нет, я не плюнул, под водой ведь не плюнешь, а махнул на ершей ластом и поплыл прочь.

Да не тут-то было! От резкого взмаха ластом со дна взмыла и завихрилась муть. Все ерши устремились к ней: ведь вместе с мутью поднялись со дна вкусные червячки и личинки!

Чем быстрее я работал ластами, торопясь уплыть, тем больше поднимал со дна ила. Тучи ила клубились за мной как тёмные грозовые облака. За тучами тянулись стаи ершей.

Отстали ерши только тогда, когда я выплыл на глубину. Но на глубине мне стало не по себе. Я ещё не привык к глубине, это были ведь ещё мои первые шаги под водой.

Дно опускалось всё глубже и глубже. А мне казалось, что я лечу над землёй и взмываю всё выше и выше. Так и хотелось за что-нибудь ухватиться, чтобы не грохнуться с этой высоты!

Я повернул назад.

Вот опять заросли. В зарослях ерши. Вроде и веселей – всё живые души! Ерши-мизинчики плавают вполводы, а старики – на дне. Теперь я нарочно поднял ластами муть. «Старики» и «мизинчики», как воробьи на просо, кинулись на неё. Я уже больше не пугаю ершей: не хриплю в трубку, не таращу на них глаза. Просто смотрю. И поэтому даже самые пугливые больше не падают набок, чтобы поднять со дна муть и спрятаться в ней. А самые сердитые не топорщат колючки на горбах.

Покладистые ребята. Сообразительные!

Кто в моем доме живет - рассказ Николая Сладкова, который вызывает интерес у ребят уже не одно десятилетие. В нем строитель дятел отправляется проверить, какие птицы живут в выдолбленных им дуплах. Кого же он находит в созданных им «домиках»? Что за жильцы в них встречают строителя, и что дятел решил в конце своего облета? Почитайте обо всех встречах дятла с жильцами в дуплах вместе с ребятами в сказке. Произведение познакомит их с удивительным разнообразием животного мира, научит быть щедрым, дружелюбным, внимательным и трудолюбивым.

— Что за миленькое дупло! — вскрикнул Дятел. — Сразу видно: моя работа! Кто-то теперь в нём живёт? Эй, откликнись!

В ответ ни звука. Постучал Дятел носом о порожек дупла. А из дупла — Мышь! Носик острый, глаза навыкате, уши голые. И усы блестят.

— Кто тут стучит — мне спать не даёт?

Дятел отшатнулся:

— Мыши в моём доме завелись! Знал бы — дупло не долбил.

— А я ведь, Дятел, совсем не Мышь. Ты хвост мой видел? Хочешь, хвостик тебе покажу? — И высунула из дупла хвост — пушистый! А у мышей, как известно, хвосты голые.

— Так кто же ты, раз не Мышь? — не верит Дятел.

— Соня я. Садовая соня. Грызун такой.

— Садовая, а в лесу живёшь?

— Где хочу, там и живу.

— Не для тебя я дупло долбил, а для птиц-дуплогнёздников.

— А мне что делать? Я Соня, я спать люблю, а где лучше спать, как не в дупле? Не на земле же валяться, чтобы простуду схватить.

Дятел не знает, что и сказать.

А Соня своё:

— Думаешь, в дуплах твоих одни птицы живут? Проверь! Сама из дупла уйду, если одни птицы.

Полетел Дятел в осинник: там у него больше всего дупел выдолблено. Прицепился к крайнему и закричал:

— Эй, жилец, покажись! Это я, Дятел-домостроитель. Посмотреть хочу, кто в дупле моём поселился.

Высунулось из дупла непонятное — крыло или лоскут? Кожаное что-то, как на спицах распяленное. Что за птица?

— Да не пугайся ты! — стрекочет зверёк. — Я всего лишь Мышка летучая. Спасибо тебе за дупло!

Но Дятел был уже далеко, он в третье дупло стучал. Постучал и насторожился: неизвестно, кто там в дупле притаился!

— Не стучи, не глухая — слышу! — говорят из дупла. — Кто такой?

— А ты кто такая? — Дятел спрашивает. — Бегаешь или летаешь?

— Лазаю я. А ещё бегаю и летаю.

— Ну и жильцы! — ахнул Дятел. — Сони какие-то, похожие на мышей. Мыши какие-то, на птиц похожие. И вот ещё не разбери-пойми — лазает, бегает и летает! И я для таких дупла долбил!

— Не жалей, Дятел, нос — лучше нас пожалей, — слышится из дупла. — Для птиц-дуплогнёздников вывешиваются скворечники и дуплянки, а у нас на тебя вся надежда. А для леса от нас только польза.

— Да назовись ты хоть! — осмелел Дятел. — Или высунись на минутку.

— Ночная я, — глухо слышится из дупла. — Сплю сейчас. Вот вечером прилетай — увидишь. А зовут меня Полетухой, Летучей белкой, а чаще — Летягой. Растопырю лапки, распластаюсь, растяну складочки на боках — и планирую. Всем на удивление!

— Три дупла, а ни одной птицы! — подсчитал Дятел.

Подлетает к четвёртому, хотел прицепиться, а дупло-то… гудит! Сердито гудит: не подходи.

Пчёлы в дупле живут. Так и роятся у входа: туда-сюда, туда-сюда! Из дупла резво и налегке, в дупло тяжело — с пыльцой-обножкой. Теперь их это дупло — попробуй тронь!

Дятел и спрашивать не стал: и так ясно. Не звери, не птицы — насекомые поселились. И тоже не бесполезные: цветы опыляют, мёд собирают. Пусть живут.

— Твоя взяла! — крикнул Дятел Садовой соне. — А я-то думал, что только птиц-дуплогнёздников домами одариваю. А в лесу и другие дуплогнёздники есть. Да какие ещё диковинные: мыши летучие и летучие белки, пчёлы работящие и ленивые сони…

— Может, я и ленивая, — не обиделась Соня, — но дело делаю не хуже других, вредных жуков поедаю. И жильё твоё заслужила.

— Живи! — крикнул Дятел. — Все живите — не жалко, я для всех домики надолблю! — Да как начал стучать — только щепки посыпались. Будет скоро ещё кому-то дупло-квартира. Но кому — пока неизвестно. Пока и сам Дятел о том не знает.